|
|
|
|
|
||
|
|
|
Сестры Толстые: диалог в ожидании будущих книг
Когда писатель приходит на встречу с читателем поговорить о времени и о себе, читатель слушает и смотрит с интересом: каков он, писатель, знакомый по книгам, в реальной жизни, что ест-пьет, во что одет, что думает о "текущем моменте". Тем более, если момент этот - конец 90-х, когда, устав от бесконечных политических дебатов и экономических "встрясок", хочется открыть книгу, и чтобы, как в добрые старые времена, писатель искал и находил гармонию в суматошно-бестолковом окружающем, находил - и щедро делился ею. Хоть умом понимаешь, что книги теперь, наверняка, пишутся другие - если пишутся вообще, встречаясь с писателем, всерьез заявившем о себе тому назад - всего десятилетие, все-таки надеешься: вдруг это не так? Характер дарования за столь короткий срок вряд ли изменится, с другой стороны, хорошие книги пишутся нескоро - и одолевает обычное любопытство дилетанта: что, как в разговоре, изустно, прорвется то, ради чего открываешь книгу? Вместе с тем, сознаешь известную истину: у!
настоящего писателя "книга" всегда интересней "личности".
Сборник Сестры, включающий произведения Татьяны и Наталии Толстых, написанные в 1990-98 годах, создает странное ощущение: кажется, слово, печатное, поэтическое, и слово, устное, только зафиксированное на бумаге, этакая дешифрованная стенограмма "встречи с писателем", существуют одновременно. Будто слушаешь писательскую беседу "за жизнь", держа на коленях открытую книгу; иногда - обращаешься в слух, а то и включаешься в беседу, иногда же - "выключаешься" напрочь, поддавшись обаянию строк. А если видишь их не впервые - тем более: можно начать с середины с любой страницы, прерваться, краем уха улавливая нить беседы, и после снова продолжить.
Такое впечатление создает, в первую очередь, подборка Татьяны Толстой, она представляет собой своеобразный творческий отчет за последние годы: все, что написано, выносится на суд читателей. "Новое качество жизни на поэзию меня не вдохновляет", - делится автор во вступительном Интервью, - "...поэтизировать бодрую, конструктивную пошлость мне не с руки". Так что написаны в эти годы произведения в большинстве своем "непоэтического" или "околопоэтического" жанра: статьи, очерки, эссе. В них - продолжение, развитие тем, заданных Интервью: русский язык, культура и "цивилизованный" Запад (Татьяна Толстая сейчас живет и работает в США); русская история, прошлые и нынешние ее интерпретации; современность - та самая "злоба дня", что читателю, возможно, и оскомину набила - и пишут об этом, и говорят многие (то, что "воз и ныне там" - другая тема), и по улицам той же Москвы или Урюпинска ходить ему приходится, и телевидение отечественное смотреть, наверняка, не реже, чем автору. А еще -вп! олне современные (однако - без всяких параллелей с недавно "шумевшим" фильмом) размышления о катастрофе века, гибели "Титаника", об уроках трагедии, по которым человечество вряд ли когда-нибудь чему-нибудь научится; интеллигенция и интеллигентность; женщина и женственность вчера и сегодня в России и в Америке. Ощущение встречи, в первую очередь, с личностью - не с книгой - создает, наверное, и специфика журналистского жанра, предполагающего непосредственный, сиюминутный читательский отклик: прочел - отреагировал - забыл, если запомнил - то либо нечто ранее неизвестное, либо авторское ("личностное") отношение к давно и всем известным вещам. О том, что перед нами - все-таки книга, а не стенограмма выступления или сборник газетно-журнальных вырезок, пусть даже интересных, мастерски написанных, напоминают включенные в подборку два небольших рассказа Белые стены и Лилит. Проза Татьяны Толстой по-прежнему завораживает, в который раз дает одну и ту же острую, жгучую радость открытия:!
слышишь, чувствуешь, как уходит, уплывает, ускользает время, жизнь в чудном своем сочетании материального и нематериального. Будто ушедший в небытие, но все же незримо присутствующий в им самим же заботливо обустроенном при жизни дачном мирке аптекарь Янсон или же пышнотелые "русалки" начала века, что все еще смотрят со старых фотографий, хоть сами давно, давно уже стали "пеной морскою". И такое понятное, знакомое, смешное желание человека, чья жизнь пришлась на рубеж тысячелетий: прошлое - свое, чужое, всякое - порвать, выбросить, забыть и начать жизнь сначала, с чистого листа, с "белых стен".
Подборка Наталии Толстой, серия коротких рассказов, дает тематике статей и очерков старшей сестры своеобразную "подсветку изнутри": те же проблемы, те же реалии видятся взглядом писателя, художника, хоть некоторые рассказы и тяготеют к очерку. Наталия Толстая пишет и о прошлом, и о современности, пишет короткой, "чеховской" фразой. "Пошлость" и "настоящее", что существовали вчера и существуют сегодня, кажется, не "поэтизируются" - просто показываются, "именуются"; налицо - другая специфика творческого дарования, при всей общности, "родственности" взгляда на мир, общих "корнях". И автобиографичность повествования, тема "корней" - семьи, родственников, друзей-соседей по дому ли, даче, Петербургу-Ленинграду, и сам Петербург-Ленинград, все тот же, вчера и сегодня, придают дополнительный смысл тому самому первоначальному ощущению одновременного контакта с личностью и книгой, верней, с двумя личностями, двумя родственными душами, что каждая по-своему говорит и пишет о том же. Ведь л! ичное, семейное, родственное здесь - еще и тот самый "срез", на котором безо всяких обобщений и "глобальных" выводов видятся и история, и сегодняшние реалии, и судьбы языка и культуры. А тонкую грань, где это "личное" переходит в художественное, "книжное", не отыщешь - как и во всякой хорошей автобиографической прозе.
Жанр "творческого отчета" ли, свидетельствования ли о времени и о себе в этом времени вряд ли предполагает выведение заключительного резюме: как говорится, спасибо писателю (в данном случае - писателям) за внимание к нам, читателям, хочется надеяться... и т.д. Тем более, что перед нами все-таки печатное свидетельство, книга, а как при встрече с любой хорошей книгой, о чем она и для чего нужна, каждый по прочтении решает сам.
|
|