 |
|
Нет, мы не собираемся обозревать современные катастрофы -- мы всего лишь отправимся в прошлое нашей планеты: она знавала исчезновение почти всего живого. Притом не раз и не два, а, как считают сегодня палеонтологи, целых десять или одиннадцать раз за последние 250 миллионов лет биологическая жизнь на Земле была близка к этому, чтобы затем, подобно пресловутому фениксу, воспрять и снова расправить крылья. Если бы в в нашем распоряжении бьла Уэллсова машина времени, мы могли бы хоть сейчас провести экскурсию по всем этим катастрофам. Это была бы не только впечатляющая, но и весьма небесполезная экскурсия, потому что, окажись мы в нужное время в нужном месте, нам, возможно, удалось бы решить мучающий палеонтологов и геологов вопрос — что было причиной этих. регулярно повторяющихся биологических катастроф, или, как они выражаются, «массовых истреблений»?
Одна из последних по времени попыток решения этого вопроса принадлежит американцам Стозерсу и Рампино и французу Кортил-ло. Не так давно они высказали предположение, что все те десять или одиннадцать массовых истреблении, которые насчитывает наука в истории последних 250 миллионов лет, были вызваны одной и той же причиной — грандиозными вулканическими извержениями. Эти ученые даже выстроили хронологическую таблицу, в которой даты известных геологии сильнейших извержений были сопоставимы с датами известных палеонтологам биологических катастроф. И вот трое ученых утверждают, что таблица эта демонстрирует совпадение извержений и катастроф по меньшей мере в четырех случаях — однако с точностью всего в несколько миллионов лет. Увы, это не та точность, чтобы считать «вулканическую гипотезу» окончательно доказанной. Тем более что у нее есть конкуренты.
Действительно, если бы на своем воображаемом пути в прошлое мы сделали остановку на отметке "минус 65 миллионов лет", то стали бы свидетелями столкновения Земли с огромным метеоритом, может быть, даже целым астероидом. Следы этого грандиозного катаклизма, обнаруженные на полуострове Юкатан в Центральной Америке, точно совпадают по времени с исчезновением динозавров и выходом на освободившуюся историческую сцену первых крохотных млекопитающих. Правда, пять лет назад было установлено, что незадолго до удара метеорита-астероида (на пару-дру-гую миллионов лет раньше) земной климат был уже изрядно расшатан мощными вулканическими извержениями на Деканском плоскогорье нынешней Индии, и кое-кто из ученых уже тогда поторопился связать исчезновение динозавров с этими извержениями. Но в палеохро-нологии все решает так называемый тайминг, то есть соответствие во времени. Судя по останкам, процесс вымирания динозавров происходил довольно быстро и занял какие-нибудь тысячи, может быть, десятки тысяч лет. В геологических масштабах это было почти "точечное" событие, и его положение на временной оси почти идеально совпадает с положением на ней другого «точечного» события -- Юкатан-ского удара. Тот мгновенно выбросил в атмосферу огромное количество пьли, отражавшей солнечный свет, что должно было весьма быстро вызвать резкое похолодание и столь же быстрое (опять-таки в геологических масштабах времени) вымирание зависевших от внешнего тепла динозавров.
Эта история учит, что при всей соблазнительной простоте "вулканической гипотезы" она не всегда оказывается подходящей, и порой объяснение катастроф следует искать на других путях. Такой урок тем более важен, что стоит нам на нашей машине времени продвинуться дальше в прошлое, до отметки "минус 250 миллионов лет", как мы обязательно столкнемся еще с одной такой же катастрофой, даже еще более жутких масштабов. Оказывается, не только млекопитающие (и мы в их числе) стали хозяевами планеты благодаря истреблению динозавров, но и сами динозавры воцарились на планете благодаря массовому истреблению предшествовавших им живых видов. На этой отметке, которая находится точно на границе между пермским и триасовым геологическими периодами, биологическая жизнь на Земле вновь претерпела чудовищно-катастрофическое прореживание: в течение считанных миллионолетий исчезло почти восемьдесят процентов всех обитателей морей и океанов и почти семьдесят процентов всех позвоночных!
Пермско-триасовое побоище было столь грандиозным -- считают, что самым грандиозным за всю историю жизни на Земле, -- что попыток его объяснения было куда больше, чем гибели динозавров. За последние десятилетия их накопилось столько, что одним их перечнем, как заметил американский биолог Гульд, можно было бы заполнить целый телефонный справочник. Тут были и вспышки сверхновых звезд неподалеку от Солнечной системы, и внезапные всплески космической радиации, и повсеместное опреснение земных океанов, и подвижки океанского дна, и неожиданные климатические катаклизмы, и гигантские процессы горообразования. Постепенно, однако, выяснилось, что все эти гипотезы несостоятельны, и к нашему времени "на кону" остались всего три.
Первой из них была теория американских геологов Шопфа и Зим-берлофа, которая сразу привлекла внимание своей весьма правдоподобной простотой. Теория эта исходила из того факта, что пермско-триасовая катастрофа затронула прежде и больше всего живых обитателей моря, а эти существа, как показывает изучение пермских отложений, населяли прежде и больше всего мелководные моря, а не глубины тогдашних океанов. Исходя из этого, упомянутые авторы предположили, что исчезновение обитателей моря было вызвано быстрым и резким сокращением среды их обитания, то есть этих самых мелководных морей. Само же это сокращение они объясняли происшедшим именно в ту пору очередным слиянием разрозненных континентов в единый суперматерик Пангею. При таком слиянии мелководные моря, разделявшие сближавшиеся континенты, в конце концов исчезали, и экологическая ниша планетарной жизни резко сокращалась. Это действительно была очень простая модель, но в ее пользу говорили многие геологические и палеонтологические данные, а также проведенные авторами математические расчеты.
Тем не менее у этой гипотезы тоже выявился один существенный недостаток. Ее правдоподобие резко снизил все тот же «тайминг». Теория не могла объяснить довольно большую — в геологических масштабах — скорость катастрофы, которую трудно было согласовать с весьма малой, прямо сказать, микроскопической скоростью сближения континентов. Поэтому буквально в последний год были выдвинуты сразу два других объяснения. Первое из них принадлежит Полю Ренне из Геохронологического центра в Беркли (Калифорния) и опять называет виновником пермско-триасовой катастрофы извержение вулканов. Второе же, предложенное американцами Кноллем и Гроцин-гером, возлагает вину на фактор, куда более неожиданный и почти фантастический, объявляя причиной всего... гигантскую "отрыжку океана".
В отличие от предшественников, которые нашли не очень убедительные — с разницей в миллионы лет -- соответствия между различными катастрофами и различными извержениями, Ренне нашел весьма убедительное -- ибо практически идеальное -- совпадение, причем именно для пермско-триасовой катастрофы. Применив метод радиоактивных изотопов, он построил очень точную (с погрешностью всего в десятки тысяч лет) хронологию тех давних событий и обнаружил, что начало великого истребления видов геологически точно согласуется с началом не менее великого сибирского вулканического извержения. Эта грандиозная и почти непрерывная цепь извержений, к которой один за другим подключались сотни и тысячи вулканов, располагавшихся тогда на пространстве нынешней Сибири, началась именно на переломе пермского и триасового периодов, продолжалась — практически без перерыва — около миллиона лет и привела к излиянию на поверхность нынешней Евразии около двух миллионов кубических километров лавы!
Просто жуть берет, когда представишь себе эту непрерывно грохочущую, огненно-черную, судорожно содрогающуюся титаническими взрывами миллионолетнюю ночь. А то была, несомненно, сплошная ночь, ибо пыль, поднятая всеми этими извержениями, наверняка и надолго затмила Солнце, вызвав существенное и длительное -- в сущности, катастрофическое -- изменение климата. Вдобавок выброшенный вулканами в атмосферу сернистый газ, соединившись там с водой, безусловно, изливался обратно на Землю убийственными ливнями ядовитой серной кислоты. Либо же сотнями тысяч лет каплями той же кислоты висел в воздухе, внося свой вклад в отражение солнечного света. Все это и было, считает Ренне, причиной гибели почти всего живого.
Однако и у этой впечатляющей гипотезы почти тотчас обнаружились свои трудности. Буквально через несколько недель после ее опубликования подоспело загадочное открытие Хенка Вишера из Утрехтского университета в Нидерландах. Исследуя споры из отложений пермских времен, Вишер обнаружил, что уже за миллионы лет до наступления триасового периода почти единственным источником этих спор были лишайники и мхи, растущие на мертвых деревьях. Это означало, что за миллионы лет до начала массового пермско-триасового истребления видов поверхность Земли уже покрывали десятки и сотни миллионов мертвых и замшелых древесных стволов и планета была почти полностью лишена всей прочей растительности. Иными словами, вопреки тому, что утверждает Ренне, гибель земной жизни (по крайней мере, растительной) началась задолго до сибирского извержения. Этот факт не согласуется и с теорией Шопфа -- Зимберлофа. Поэтому споры вокруг причин пермско-триасовой катастрофы возобновились с прежней силой, и вот тут, на фоне этих споров, на сцену выступили Кнолль и Гроцингер и предложили свое весьма экстравагантное объяснение, свой, так сказать, "третий путь".
Тут я позволю себе немного отвлечься и дать волю собственному воображению. Мысленным взором бывалого экскурсовода я так и вижу, как, ошеломленные зрелищем жуткого побоища, мы стоим посреди мертвой равнины, пересеченной холмами и оврагами, в такой же мертвой тишине, не оживляемой ни птичкой, ни насекомым (до их появления еще десятки миллионов лет), стоим, застыв в позе горестного изумления, склонившись над жалкими остатками биологических видов, переживших великую пермско-триасовую катастрофу.
Поль Ренне обещал нам отыскать ее виновника, но не вполне сумел справиться с задачей, и теперь мы ждем, каков будет диагноз господ Кнолля и Гроцингера — они обещали все объяснить. Мы застыли и ждем. Но вот наконец появляются оба члена уважаемого консилиума и уже издали ободряюще машут руками. На их лицах написано:
"Эврика!" Степенно приблизившись к нам, они произносят: "Это было несварение желудка!" И, увидев-тупое недоумение на наших лицах, снисходительно начинают объяснять.
Исходным пунктом наших рассуждений, объясняют Кнолль и Гроцингер, послужил тот факт, что в последние годы геологи стали все чаще обнаруживать в осадках поздних пермских времен своеобразные отложения -- так называемые неорганические карбонаты. В отличие от карбонатов органических, которые образуются из склеившихся друг с другом и омертвевших микроскопических сине-зеленых водорослей, неорганические карбонаты, как правило, формируются без всякой помощи живых существ, но лишь при том условии, что вода содержит высокую концентрацию карбона, то бишь углерода. Углерод вода может содержать в основном в виде растворенного в ней углекислого газа, и таким образом вся эта цепь рассуждений привела нас к выводу, что в позднюю пермскую эпоху, то есть во времена, близкие к интересующей нас катастрофе, воды земных океанов были насыщены углекислым газом. Как могло такое возникнуть?
Напомним (продолжают Гроцингер и Кнолль), что в то время, то есть 250 миллионов лет назад, все земные континенты представляли собой единый суперконтинент, а все нынешние земные океаны — единый суперокеан, который вонзался в эту суперсушу узкими и мелководными заливами-морями. Именно эти мелководные и хорошо прогреваемые моря как раз и были заповедниками тогдашней биологической жизни, в том числе фитопланктона. Планктон этот непрестанно высасывал из атмосферы углекислый газ, использовал его для своих биологических потребностей, а, умирая, уносил его с собой на дно океана. Это происходит и в нынешнюю эпоху с той, однако, разницей, что сегодня существует гигантский антарктический ледовый континент, который охлаждает прибрежную воду и заставляет ее опускаться в глубины океана, а согревшуюся из глубин, напротив, подниматься. Это благодетельное действие Антарктики приводит к постепенному перемешиванию океанских вод, но когда этого не было -- а в пермский период континентальных льдов не было нигде -- океан бы не перемешивался и за миллионы лет его глубины окончательно превратились бы в застойные и зловонные сточные воды, битком набитые мириадами мертвых планктонных частиц с их углекислогазовым содержимым. Не так ли?
Увлекаемые логикой этих рассуждений, мы согласно качаем головой, и приободренные Кнолль и Гроцингер продолжают: таким образом, наш диагноз происшедшего, как мы уже сказали,— острое несварение океанского желудка. Страдающему человеку в таких случаях порой помогает сода. На помощь океану пришел другой механизм. Поскольку углекислый газ, которым планктон накачивал океанские глубины, в свою очередь выкачивался из атмосферы, то последняя постепенно очищалась от этого газа и тем самым освобождалась от его "парникового эффекта". По мере исчезновения такого эффекта климат становился все холоднее и холоднее, пока Земля, наконец, не вступила в очередной ледниковый период. На ней появились континентальные льды, и в какой-то момент охлажденные ими поверхностные воды впервые стали опускаться в глубины суперокеана, а вода из этих глубин начала подниматься к .поверхности. Действие этой конвекции как раз и было подобно действию соды на забитый желудок: океан издал раблезиански чудовищную отрыжку, вместе с которой исторг наружу накопившийся в нем за миллионы лет углекислый запах мертвого планктона. Океану стало легче, но для земной жизни это имело трагические последствия.
Легко представить себе, со вздохом заключают авторы, обводя взглядом мертвую равнину, каким было воздействие этой углекислой отрыжки на мелководные заповедники земной жизни. Эти мелководья были попросту отравлены и погублены на корню. Те живые существа, у которых скорость обмена веществ с окружающей средой была достаточно высока и которые поэтому худо-бедно успевали выводить из организма излишние количества углекислоты, еще кое-как выжили, хотя и среди них потери достигли почти пятидесяти процентов. Но те, у которых метаболизм происходил медленно, например кораллы и некоторые виды планктона, погибли почти целиком.
Такова вкратце гипотеза Кнолля -- Гроцингера, и надо сказать, теперь уже вполне серьезно, что она сразу же объяснила некоторые и ранее известные науке факты, не получавшие объяснения в "вулканической гипотезе" Ренне. Так, например, нарисованная Кноллем и Гроцингером картина различной реакции организмов с разным метаболизмом на океанскую "отрыжку" хорошо согласуется с тем, что известно науке о несходных масштабах гибели различных биологических видов в ходе пермско-триасовой катастрофы. Анализ изотопного состава неорганических карбонатов (с которых началась вся цепь рассуждений) показал, что их происхождение скорее всего действительно связано с ростом концентрации углерода в застойных глубоких водах. И, наконец, совсем недавно геологи обнаружили следы доселе неизвестного оледенения, имевшего место как раз в конце пермского периода. В то же время и у этой гипотезы есть свой камень преткновения, причем тот же, что у «вулканической гипотезы» Ренне: ей еще предстоит объяснить обнаруженный Хенком Вишером факт исчезновения земной растительности за миллионы лет до апогея самой пермско-триасовой катастрофы.
Тем не менее наличие сразу трех подозреваемых в этой ужасной истории — пангейского суперматерика, миллионолетнего вулканического извержения и гигантской океанской "отрыжки" -- все-таки обнадеживает. Ведь как ни повернись дело, а уж один-то из них наверняка окажется искомым преступником (если, конечно, не отыщется неожиданный четвертый).
Утешенные этим, мы можем, наконец, повернуться спиной к унылым следам древней катастрофы, вернуться в свою машину времени и двинуться дальше вспять. В соответствии со взятой на себя ролью гида в этой "экскурсии по катастрофам" меня так и подмывает объявить: «Следующая остановка — отметка "минус 500 миллионов лет", кембрийский период палеозойской эры". Но дело в том, что в программу данной экскурсии эта остановка, строго говоря, уже не входит, ибо на ней нас ждет совершенно иная, хотя и не менее загадочная ситуация — не стремительное и массовое истребление планетарной жизни, а напротив, ее необъяснимо-внезапное и взрывоподобно-бурное размножение и усложнение — так называемый кембрийский биологический взрыв. А взрыв жизни — это вам не гибель всего живого, это, согласитесь, совсем другая история и другой рассказ...
От редакции добавим: о "кембрийском взрыве" журнал рассказывал в номере 10 за прошлый год (96) -- см. статью А. Журавлева "В середине начал".
|
|
Когда началась первая мировая война, юный Чижевский рвался, вслед за отцом, на фронт — защищать Россию. В 1916 году он, преодолев препятствия, ушел на войну. Воевал недолго — был ранен и контужен и вернулся, получив Георгиевский крест за храбрость.
Он мог стать «профессиональным» поэтом. Склонности и способность его к поэзии подтверждаются отзывами и общением с большими поэтами тех лет — Брюсовым и Буниным.
Он мог стать профессиональным художником — его картины высоко ценили специалисты. В трудное послереволюционное время продажа картин давала ему часть средств для проведения опытов с аэроионами.
Он нашел удовлетворение своих склонностей к поэзии и живописи в научных исследованиях. В силу этих склонностей он избрал своим предметом зависимость исторических процессов, зависимость физиологического состояния людей от солнечной активности. Поэтическое, то есть в значительной степени интуитивное, восприятие мира позволило ему находить нетривиальные объяснения наблюдаемых явлений. Оно же позволило ему пережить ужасы тюрем и лагерей ГУЛАГа.
Его научные труды можно отнести к трем взаимосвязанным направлениям. Они символизируются словами. Гелиобиология, Аэроионы, Эритроциты. Его называют основоположником этих областей науки. Это справедливо.
И до него многие исследовали зависимость «земных» процессов от состояния Солнца. Но только он представил гелиобиологию как самостоятельную отрасль знания.
И до него многие изучали образование и физиологические эффекты аэроионов. Но только он своим романтическим энтузиазмом придал этим исследованиям статус важной главы биофизики.
И до него было проведено множество исследований электрических свойств эритроцитов и особенностей их передвижения по кровеносным сосудам. Но то, что сделал он будучи узником концлагеря,— уникально.
Эти его работы еще ждут осмысления и развития.
В 1913 году семья Чижевских переехала в Калугу. Это относительно небольшой старинный город в 160 километрах от Москвы. Он расположен на высоком левом берегу неширокой еще здесь реки Оки. Это город и моего детства. Я с 1939 года учился в школе, где незадолго до этого был учителем физики К.Э.Циолковский. Циолковский был знаменит — он уже умер. О Чижевском я тогда не знал.
Чижевский и Циолковский, несмотря на разность возрастов, были друзьями. Чижевскому принадлежит решающая роль в том, что приоритет Циолковского был признан еще при его жизни. В свою очередь поддержка Циолковского была очень важна для Чижевского в его исследованиях «солнечно-земных связей» и изучении влияния аэроионов на организм животных Более того, я думаю, именно у Циолковского юный Чижевский получил школу живой физики. Константин Эдуардович был выдающимся учителем физики Одно из самых сильных впечатлений моего детства — приборы и аппараты, созданные руками Циолковского для школьного физического кабинета в Калуге. Сейчас их можно увидеть в доме-музее Циолковского.
Калуга — город поэтический. Золотые купола церквей сквозь зелень садов видны на холмистом берегу. Старинный парк, спускающийся к Оке. Тихие улицы. Свой устоявшийся мир интеллигентов-провинциалов, купцов, старинных дворянских семей. И одновременно свой мир провинциальных предрассудков. Циолковский и Чижевский были заметны в этом мире. Калуга располагает к вдумчивому творчеству. А когда нужно интенсивное общение — Москва близко. (Это положение должной удаленности и достаточной близости Москвы проявилось в период массовых репрессий тридцатых годов. «Дальше 101 километра» — обычай еще римской империи — здесь разрешали селиться интеллигентам, высланным из Москвы и Ленинграда, тем, которые уж совсем неопасны.)
Здесь гимназист Чижевский начал вести регулярные наблюдения за состоянием поверхности Солнца, отмечая число и расположение солнечных пятен. Он отмечал связь своего эмоционального и физического состояния с характеристиками солнечной активности. Увлекся идеей, в соответствии с которой эмоциональная напряженность человеческих сообществ может коррелировать с солнечной активностью. Войны и революции, массовые миграции — переселения народов могут быть следствием такой корреляции. Такая возможность должна волновать воображение поэта. Он сочетал с поэтическим воображением необычайную работоспособность. Он проанализировал исторические события за последние 2300 лет в семидесяти странах и пришел к замечательным, ныне общеизвестным выводам. А бьло ему к этому времени около 19 лет. Он только что вернулся с фронта первой мировой войны и стал студентом Московского археологического института.
А через два года защитил в этом же институте докторскую диссертацию «О периодичности всемирно-исторического процесса». Основное содержание этой диссертации отражено в его первой книге «Физические факторы исторического процесса», которую он издал в 1924 году в Калуге за свой счет
Тогда еще можно было издавать книги за свой счет. Но вскоре был «наведен порядок». Частные издательства были закрыты, и все издательское дело поставлено под жесткий партийно-государственный контроль.
Поиски гелиобиологических корреляций Чижевский сочетал с исследованием биологических эффектов аэроионов.
По романтической загадочности эти ярко проявляющиеся, бесспорные эффекты — влияние аэроионов на физиологическое состояние организмов — одна из самых привлекательных глав современной биофизики. Все тут удивительно. Почему благоприятные эффекты вызывают лишь отрицательно заряженные аэроионы, а при избытке положительных аэроионов можно даже погибнуть («долины смерти» в горах)? Как вообще могут действовать на организм эти электрически заряженные золи при ничтожной их концентрации с точки зрения «нормальной» химии?
Эти парадоксы, возможно, не очень занимали Чижевского. Я думаю, его привлекала возможность объяснить ге-лиобиологические корреляции изменением концентрации аэроионов под влиянием каких-то солнечных излучений.
Как бескрасочно звучит: «Он сочетал исследование гелиобиологических корреляций с изучением эффектов аэроионов...». Тихая поэтическая Калуга, зелень садов, Ока, золотые купола... Голод, послереволюционная разруха. Чижевский превращает в лабораторию свой дом. Отец и тетка (он зовет ее мама) активно участвуют в опытах. Подопытные животные — крысы. Самодельные аэроионизаторы (консультант Циолковский!). Обо всем этом написал сам Чижевский в книге «Вся жизнь». Первый доклад по результатам опытов был сделан в декабре 1919 года в Калуге, в местном научном обществе. Перевод текста этого доклада Чижевский послал Сванте Аррениусу в Стокгольм и получил от него любезный ответ. Аррениус приглашал Чижевского к себе.
Поездка к Аррениусу казалась реальной. Потребовалась, однако, целая цепь авторитетов, чтобы эту поездку разрешили власти. (Цепь: академик Лазарев — писатель Максим Горький — большевик-историк Покровский — нарком Луначарский — Ленин.) Поездку разрешили. А потом без объяснений запретили. Нужно было привыкать к новым порядкам
Чижевский продолжал опыты на животных с аэроионами. Калужские врачи стали присылать к Чижевскому тяжелобольных людей для лечения аэроионами Наблюдались ярко положительные эффекты.
Ему почти не удавалось публиковать свои результаты в «серьезных» научных изданиях на русском языке. Во Франции и в Германии его труды были более известны, чем в Советском Союзе. Существовал запрет, установленный О.Ю.Шмидтом.
Несмотря на все обстоятельства, Чижевский продолжал исследования.
В 1939 году Чижевский был (заочно) избран почетным президентом Первого Международного биофизического конгресса в Нью-Йорке и представлен группой выдающихся ученых к присуждению Нобелевской премии.
Он был очень необычен. И следовательно, привлекал внимание «компетентных
органов». Там собирали на него «материал». Делали это еще в тридцатые годы.
Но арестовали в 1942 году. Вышел он на свободу через одиннадцать лет.
 |
|
Мне рассказывали, что когда пришло постановление об освобождении, Чижевский попросил разрешения остаться еще на месяц — в последнее время в лагере, когда режим несколько ослаб, он проводил исследования формы и агрегации эритроцитов своей и донорской крови Он не знал, удастся ли сразу на свободе продолжить эти исследования.
Результаты изучения свойств эритроцитов составили содержание двух небольших книг, написанных им после освобождения.
А всего он автор пяти книг и многих статей на русском, французском и немецком языках Но полностью основной труд его жизни опубликован не был.
Последняя из его книг называется «Вся жизнь» — это мемуары, опубликованные через десять лет после смерти Чижевского. Это замечательная книга, но повествование доведено в ней лишь до 1926 года Автору тогда было 29 лет.
Последние годы жизни А Л Чижевский, наверное, испытывал удовлетворение Реализовались мечты и труды его старшего друга Циолковского — начался век космических полетов При поддержке космонавтов начали публиковать труды его самого Многие исследователи в разных странах занимались изучением космофизических корреляций в земных процессах. Приоритет Чижевского был признан в мире Но жизнь прошла Он умер в 1964 году в возрасте 67 лет.
Нобелевская премия Чижевскому присуждена не была (И очень жаль.) Но то, что необычно яркий и самобытный человек именно из-за этой яркости и самобытности был под постоянным вниманием «недреманного ока», кажется естественным.
Тирания и диктатура несовместимы с компромиссами Здесь нельзя найти нейтральной «оптимальной» линии поведения Этого никак не могли постичь даже лучшие представители интеллигенции. Они исходили из общепринятых норм поведения в общении между собой.
Академик А.Н.Крылов выступил с жесткой критикой нестрогости математических построений академика П.П.Лазарева. И настолько серьезно оценивал свою критику, что даже поместил текст этого выступления в свою автобиографическую книгу «Воспоминания» Эта критика пришлась очень кстати партийному руководству — ему давно уже не нравился независимый и смелый Лазарев. (В его смелости можно убедиться по тексту его дискуссии с О.Ю.Шмидтом, который публикуется после этого очерка). Впоследствии Лазарев был смещен с поста директора, а еще позже — арестован и сослан Потом ему разрешили вернуться, но своего добились — Петр Петрович был морально травмирован и лишен возможности проявлять свой независимый нрав.
О.Ю.Шмидт, выдающийся математик, ревностно служил партии большевиков. В тридцатые годы его знала вся страна. Он возглавил ряд экспедиций в Северном Ледовитом океане. Был награжден почетным званием Героя Советского Союза Но все это не помешало его опале и отстранению от дел (И может быть, на благо науке? Шмидт углубился в проблемы планетообразования и сформулировал теорию этих процессов, но бьы удручен неблагодарностью диктатора).
Работы Чижевского по многим причинам встречали скептическое отношение незаурядных научных деятелей Им бы представить себе, чем может обернуться их критика для Чижевского в тех условиях
Среди критиков особенно резки были братья Борис Михайлович и Михаил Михайлович Завадовские Михаил Михайлович выдающийся биолог, ученик Н.К.Кольцова. Создатель концепции «динамика развития организма», глава целой научной школы, он крайне скептически относился к работам Чижевского. Вот что пишет он в своей книге «Страницы жизни» (изданной в 1991 году через много лет после его смерти в 1957 году):
«Мужской голос спросил, кто находится у телефона. Я назвал себя.
— С вами говорят из НКВД. Прошу вас заглянуть сегодня по адресу: площадь Дзержинского... в 8 часов вечера.
Следователь встретил меня любезно. Расспрашивал о самых разнообразных вещах. В беседе он задал вопрос и о том, каково мое отношение к Чижевскому. Я ответил, что считаю Чижевского авантюристом, что его «исследовательская» работа очень мало чего стоит и что он вводит в заблуждение правительство... Следователь поблагодарил и сказал, что я могу идти, прибавив «войти-то к нам просто, а выйти без меня не выйдете», и проводил меня до дежурного. Я попрощался и с легкой душой покинул НКВД.
Еще несколько лет научная общественность Москвы периодически возвращалась к деятельности Чижевского. Работала не одна комиссия, прежде чем загадочный профессор был разоблачен.
Я имел возможность вспомнить, что ведь это тот самый молодой человек, который еще в 1925 году, когда был директором зоопарка, обращался за разрешением наблюдать животных во время полного солнечного затмения. Уже тогда Чижевский, будучи сотрудником известного циркового деятеля Владимира Дурова, интересовался солнечными пятнами и их влиянием на земные дела. После этого он опубликовал работу о влиянии солнечных пятен на смертность, рождаемость, общественное сознание и революцию. И затем совершил замечательное сальто-мортале в область животноводства, лично оказывая больше влияния на сознание людей, чем его солнечные пятна...».
В сущности, это — иллюстрация неприятия классиками работ романтиков. М.М.Завадовский настоящий классик. По складу, научным трудам, результатам. Мог ли он представить, что в 1948 году, после сессии ВАСХНИЛ, он сам будет лишен кафедры и возможности работы на долгие годы. Знал ли он, что Чижевский арестован? Знал ли, что его отзыв был использован в оправдание, если не в обоснование ареста?
Отношение научного сообщества к проблеме космофизических корреляций теперь изменилось. Возможно, это все еще слишком оптимистическая оценка. Можно говорить лишь о начале такого изменения. Положение можно будет считать изменившимся, когда этими исследованиями займутся классики, то есть те, кому выделяют гранты научные фонды. Это понятно. Решение о выделении грантов выносят эксперты. Нужно, чтобы существовала критическая масса экспертов. Для этого проблема должна быть предварительно достаточно разработана.
Все, что было рассказано, отнюдь не является проявлением лишь российской специфики. Конечно, не в такой крайней форме — без арестов и смертей — всюду в мире новое знание пробивается с трудом через барьеры предыдущего знания, барьеры здравого смысла. Яркой иллюстрацией этого может быть научная биография итальянского профессора Дж.Пиккарди.
Пиккарди обнаружил странные несовпадения результатов в принципе одинаковых опытов — образовании осадка гидроокиси висмута при гидролизе его треххлористой соли. В ходе длительных многолетних исследований он пришел к выводу, что эти несовпадения — следствие каких-то космофизических причин. В ежедневных опытах с 1951 по 1962 год был накоплен большой материал и найдены корреляции с солнечной активностью и другими характеристиками неземной среды. Это было на несколько десятилетий позже первых работ Чижевского, но научное сообщество долгое время воспринимало эти работы лишь как свидетельство заблуждений их авторов.
Несмотря на то, что это направление не принималось академической наукой, у нас в стране в семидесятые годы стали выходить в свет весьма ценные сборники трудов. В Риге, Одессе, Симферополе, Севастополе проходили совещания. Однако рецензенты (как обычно, анонимные) в академических журналах не могли принять возможность влияния флуктуаций «исчезающе слабых» полей или чрезвычайно низкоинтенсивных потоков солнечного ветра. Здесь проявляется, увы, все то же — мы видим, осознаем, признаем лишь то, что понимаем заранее...
Теперь ситуация стала изменяться. Появляется все больше данных о реальности этих эффектов. Симпозиумы и международные конгрессы, специальные журналы и книги по «гелиобиологии», «космо-гелио-геофизическим флуктуациям в процессах разной природы», биофизике слабых электрических и магнитных полей характерны для нашего времени. Ключевая роль в этом принадлежит мадам Кармен Капель Боут (Брюссель) — сотруднице и продолжателю дела Пиккарди. Многие годы она была президентом Международного союза по изучению факторов внешней среды (С1РА) — не очень удачное название, ведь речь идет о космической, внеземной среде.
У нас в стране это направление получило поддержку после запуска космических аппаратов с космонавтами. Близко это направление и мне — автору этого очерка.
В 1983 году у нас в Институте биофизики в Пущино состоялся первый Всесоюзный симпозиум по космофизическим флуктуациям в процессах разной природы. В сентябре 1996 года, несмотря на все сложности нынешнего времени, удалось провести уже четвертый такой симпозиум.
Еще далеко до «стационарного состояния» — далеко до полного принятия исследований космических влияний на земные процессы в разряд «академической науки». Однако мы все больше привыкаем к мысли о реальности таких влияний.
Мы, живущие на одной из небольших планет, среди необозримого Космоса с неисчислимым множеством солнц и планетных систем, должны быть признательны тем из нас, кто первый осознал это. Не уравнивая масштабов, мы должны будем назвать имя А. Л. Чижевского в одном ряду с именами Коперника, Дж. Бруно, Галилея и Вернадского.
Я должен выразить особую благодарность Юрию Николаевичу Ильину, предоставившему мне из своей коллекции бесценные автографы А. Л. Чижевского и ряд архивных материалов, использованных при написании этого очерка.
 |
|
Ее не пропустил в свет глава Госиздата СССР, выдающийся математик и убежденный большевик О.Ю.Шмидт.
Первый директор и основатель Института физики и биофизики, построенного на средства Леденцовского общества (см. очерк о Леденцове в десятом номере «Знание — сила» за 1996 год), академик Петр Петрович Лазарев с глубокой убежденностью и бесстрашием пытался добиться издания книги Чижевского. Вернувшись после яростной «беседы» с О. Ю. Шмидтом, он пересказал Чижевскому содержание этого разговора. А. Л. составил конспект этого рассказа. Для целей моего очерка — для характеристики нравственных позиций деятелей российской науки, этот конспект представляется мне очень важным, и я приведу его почти целиком.
Итак, рассказ П.П.Лазарева, записанный А. Л. Чижевским.
«Разговор носил примерно следующий характер.
Ш.: — Это подписали вы? (речь идет об отзыве П. П. Лазарева на книгу Чижевского).
Л.: - Да, я.
Ш.: — И вы, в самом деле, думаете, что Чижевский стоит на грани большого научного открытия?
Л.: — Да, думаю, более того, уверен, что это так и есть.
Ш.: — Вы, Петр Петрович, шутите Ведь это нелепость, история, психология, массовые явления, Солнце .
Л.: — А я считаю, что это — самая передовая наука, и такого мнения придерживаются крупнейшие ученые и у нас, и за гранщей.
Ш.: — Нет, этого не может быть
Л.: — Почему?
Ш.: — Потому что его, с позволения сказать, исследования противоречат марксистской точке зрения.
Л.: — Но не противоречат ни философии, ни биофизике
Ш.: - Как так?
Л.: — Да очень просто От вас требовать нечего. Вы просто этого не поймете! Я ничего не могу сказать против материалистического мировоззрения, но мышление человека должно быть более гибким Ортодоксы в науке не должны существовать — они всегда тормозили ее развитие.. А вы «пламенный ортодокс» Да это еще в двадцатом веке, когда на нашу голову могут свалиться самые неожиданные открытия и изобретения Вам остается только запрещать или сажать в тюрьму неугодных Но ведь это не выход..
Ш.: — Да, но можно запретить!
Л.: — Запрещайте! Науку не запретишь Она возьмет свое через пятьдесят или сто лет, а над вами будут смеяться, как мы смеемся и более того — негодуем, когда читаем о суде над Галилеем А она все-таки вертится!
Ш.: — Так что ж, по-вашему, Чижевский — Галилей?
Л.: — Оценку его работам дадут не вы и не я, а будущие люди — люди двадцать первого века А вот самые культурные марксисты, как Луначарский и Семашко, наоборот, считают, что исследования Чижевского заслуживают самого пристального внимания. Я говорил и с тем, и с другим Вот видите, как могут расходиться точки зрения у людей одной, так сказать, веры.
Ш.: — Не веры, а знания...
Л.: — Ну, уж об этом разрешите мне иметь свою точку зрения. Я считаю, что в самом конкретном знании заложены корни веры.. Но не путайте «веру» и «религию». Это — различные вещи... Я сделал самый точный и тонкий прибор, и я знаю, что он будет отвечать своему назначению, но абсолютной уверенности, то есть веры, во мне нет, и я должен этот прибор испытать, проверить на практике Какая верность русского слова. проверить! Испытание дало отрицательные результаты, следовательно, моя неуверенность оказалась правильной, хотя все расчеты были верны Приходится все заново переделывать. Вера такого рода помогает ученому — она его предохраняет от излишних ошибок Он проверяет себя постоянно Так скажите, почему же этого вам не надо Вы свободны от «проверки», вы ортодокс Так поступают только фельдфебели, но фельдмаршалы уже думают, взвешивают и только после этого решают, ибо от них зависят судьбы народов Не уподобляйтесь же фельдфебелю Вот вам мой совет, хотя я и уверен, что он вам не пригодится! Другой же мой совет более конкретен: не губите молодых дарований, не пугайте мысль, даже если она ошибочна. Неверное отомрет без всякого вреда, а вот загубленная верная мысль государству обойдется очень дорого. Во многом мы уже отстали от Запада и будем дальше отставать, если учиним беспощадный контроль над научной мыслью Это будет крахом! Неужели вы этого не понимаете?
Мой собеседник, продолжал Петр Петрович, видимо, был взволнован этим разговором Он зажигал и тушил папиросу за папиросой и так надымил, что дышать стало нечем Потом встал, начал ходить по комнате, раздумывая...
Ш.: — Да-с, наше положение трудное Это верно Запрещать мыслить — это, конечно, смешно Но нарушать чистоту марксистского учения мы не можем Поймите и меня, Петр Петрович.
Л.: — Понимаю, но остаюсь при том мнении, что не вижу никаких противоречий между историческим материализмом и данными Чижевского Просто-напросто им открыт новый очень большой факт, явление статистического характера, явление чисто материалистическое, которое надлежит объяснить с ваших позиций, и это ваше дело — разобраться и разъяснить, но от открытого факта ни вам, ни вашим последователям отделаться не удастся. Этот факт — общий закон, касающийся всего человечества, а не какой-либо мелкий, частный случай, которым можно будет пренебречь! Это открытие стало известно во всем мире, и советской науке придется его признать, если не сейчас, так через полвека. И это будет уже просто стыдно... Вас назовут доктринерами или ретроградами... Стоит ли доводить дело до такого нелепого конфликта, слыша укор потомков, и пожертвовать талантливым ученым, который и в других областях проявил себя как даровитый исследователь... Не понимаю, что вас так пугает в открытии Чижевского?
Ш.: — Ну, это-то очень просто. Если признать закон Чижевского верным, то, значит, рабочий класс может сидеть, сложа руки, ничего не предпринимать, и революция придет сама собой, когда захочет того солнышко! Это в корне противоречит нашим основным установкам. Это — неслыханный оппортунизм.
Л.: — Да разве учение Чижевского состоит в такой нелепице? Я знаю его диссертацию от первой до последней строчки, но никогда не мог бы, исходя из нее, прийти к такому более чем странному выводу. Что вы в самом деле? И при чем тут рабочий класс и ничегонеделанье? Это, знаете ли, Шемякин суд, а не научная марксистская критика! Просто какой-то злодей вам втер очки и нацело вас дезинформировал...
Ш.: — Ну, а как же?
Л.: — Я, по крайней мере, зная работу Чижевского, не смогу сделать выводы такого рода, какие делаете вы. Во-первых, закон Чижевского есть закон чисто статистический и чисто физиологический. Он говорит о том, что максимальное число массовых народных движений в семидесяти странах за последние 2300 лет совпадает с максимумами солнечной деятельности. Минимум массовых движений совпадает с минимумом в солнце деятельности. Это и все. Чижевский ничего не говорит, какие это массовые движения или какова их идеология,— это для него безразлично, его интересует самый факт чисто физиологического характера. Отсюда вытекает его основной результат. Функциональное состояние нервной системы у всех людей на Земле зависит в определенной степени от особого электрического или электромагнитного состояния Солнца. Это и все. А что из этого получится — революция, семейная ссора или кто-то умрет от паралича сердца — это Чижевского не интересует. Он устанавливает основной закон зависимости функционального состояния нервной системы у всех людей на Земле от «взрывов» на Солнце... Закону Чижевского подчиняются, следовательно, массовые явления среди человечества, и не только революции. Помилуй бог! Так сужать закон Чижевского — это значит просто его не понимать. Вульгарнейшая точка зрения! Открытие Чижевского — это очень большое открытие, которое развертывает огромные перспективы и в первую очередь
— в медицине;
— в рациональной профилактике многих нервных, нервно-психических, сердечно-сосудистых и других заболеваний;
— в эпидемиологии, ибо вирулентность микроорганизмов стоит в прямой зависимости от некоторых электрических излучений на Солнце.
Науке предстоит выяснить, какова, эта зависимость, а это, в свою очередь, поможет найти рациональные методы (помимо методов социального характера) профилактики и терапии многих заразных заболеваний и приведет к окончательной ликвидации многих из них. Некоторые массовые повальные эпидемии, оказывается, идут совершенно синхронно с кривой циклической деятельности Солнца. И это есть открытие первостепенной важности, его следует досконально во всех подробностях изучать, а не отшвыривать его в мусорную корзину, как это делают некоторые наши врачи — некоторые наши карьеристы, медицинские профессора, хотя сам Николай Александрович Семашко (нарком здравоохранения) глубоко интересуется этими работами Чижевского и распорядился снабжать его всей эпидемиологической статистикой. (Только вчера мне говорил об этом доктор Куркин — начальник статотдела Наркомздрава РСФСР.) Вы все хотите объяснить социальными причинами. Но есть причины более могущественные — это физические причины Космоса. И это прекрасно понимают передовые марксисты. Открытие Чижевского говорит о том, что человек, его норма и особенно его патология в значительно большей степени зависят от электрических явлений на Солнце, чем об этом думали раньше, а точнее, и совсем не думали, так как ничего в этой области не знали Чижевским установлена новая область знания — космическая биология, и он повсеместно признан ее основателем Судя по вашему настроению, вы собираетесь ликвидировать эту новую область науки, а над Чижевским учинить суд Галилея!.. И запретить ему заниматься наукой! Да, да — запретить! Неслыханно в двадцатом веке Побойтесь тогда хоть суда истории!
Ш.: — Победителей не судят! .. Они сами диктуют свои законы и уничтожают все, что мешает развитию нового общества .
Л.: — С деятельностью Солнца и вам приходится считаться, даже если вы и отстраните Чижевского .. Если сейчас погаснет Солнце, через 8 минут 20 секунд начнется общее оледенение Земли, и ваши победы и новые законы не помогут! Солнце для вас и для не вас — общий грозный хозяин, и его «поведение» следует прилежно изучать, а не отмахиваться от этого изучения О чем говорит такое пренебрежение .. Не говорит ли оно о нашем исключительном невежестве. Грядущие люди иначе и не будут это квалифицировать «невежество»!
Ш.: — Да, но есть еще здравый смысл. Ведь утверждения Чижевского о том, что вспышки на Солнце изменяют функциональное состояние нервной системы у человека, не противоречит ли оно здравому смыслу?
Л.: — Ох, уж этот здравый смысл! Он ровно ничего не стоит по сравнению с явлениями природы Некогда считалось, что на шарообразной Земле люди могут удержаться только на «верхней» ее части Теперь мы знаем, что понятия «верх» и «низ» относительны и таких примеров можно было бы привести десятки Явления природы — вот что должно быть для нас законом, а не какие-то догмы, полученные нами по наследству
— Кстати сказать,— продолжал Петр Петрович,— и вы могли бы извлечь из учения Чижевского много пользы для своей революционной практики, да только куда там! Вы очень самонадеянны!
Ш.: — А все же?
Л.: — Ну, уж если хотите знать, то, оказывается, можно заранее предвидеть годы, когда реактивность нервной системы повышена и массовые явления возникают легче, а когда труднее Я говорю о «массовых явлениях», а вы сами делайте соответствующий вывод. Конечно, этот вопрос требует особого изучения, но ведь вы — ортодоксы, для вас закон не писан, и вы, очевидно, пройдете мимо этой увлекательной возможности строго научного и вполне обоснованного характера Таким образом, вы видите, что работы Чижевского не только не противоречат марксизму или историческому материализму, а наоборот, подтверждают его и могут помочь ему в практике. Интересно было бы это проверить на практике, интересно даже для таких отсталых людей, каким вы, очевидно, считаете меня.
Ш.: — Вы не так выразились, Петр Петрович. Мы не считаем вас отсталым, но приписываем вам долю легкомыслия, так сказать, социального порядка.
Л.: — Ну, спасибо, что вы мне делаете комплимент Легкомыслие — предмет величайшего совершенства, так, по крайней мере, оценивают легкомыслие некоторые философы заключил Петр Петрович»
Положительный отзыв наркома просвещения А В Луначарского, пламенная речь академика Лазарева, четкий положительный отзыв Н К Кольцова, положительные отзывы почетного академика Н А Морозова и других выдающихся ученых не дали результата
О.Ю.Шмидт пригласил Чижевского к себе и в мягкой, располагающей манере отказал ему в публикации его книги. «Очень сожалею, но печатать ваш труд преждевременно Госиздат, к сожалению, сейчас не может взяться за публикацию вашего дискуссионного труда по уважительным причинам... Не сердитесь, прошу вас, на меня. Я огорчен, что не могу быть вам полезным как заведующий Госиздатом».
Других, независимых издательств в стране не было. Многие годы после этого Чижевский дополнял и совершенствовал текст рукописи. Все его материалы пропали после ареста в 1942 году.