|
|
|
|
|
||
|
|
|
О том, как сделана эта книга, сказано в предисловии, и это чистая правда: "Все три части книги выстроены примерно по одному плану: сначала - вступительное слово, которое принадлежит перу ближайшего ученика; затем - хроника жизни и попытки ее осмысления в пространстве и времени; потом - более пристальный взгляд на научную составляющую и, наконец, портрет каждого из героев в разных ипостасях и ракурсах, порой неожиданных".
Составленные вместе, герои книги весьма напоминают картину Васнецова - по отдельности-то, конечно, вовсе не похожи, но вот так, втроем... Каждый из них - великий советский ученый, каждый получил Нобелевскую премию, все они примерно одного возраста - их столетия отмечались в середине 90-х.
Книга документальна донельзя - большое количество разных мнений о трех достаточно разных людях представляет вполне любопытный набор мотиваций, оценок героев с весьма разных позиций. Излагается история героев и, заодно, государства. Но документальность эта несколько кухонная, большая часть мемуарного материала написана отвратным языком, отчего с подобной документальностью соотносима фраза "врет как свидетель" или как документ.
Но под всей этой исписанной бумагой - или что ли между листами? - имеются некие щелочки: что-то все же заставляет приглядеться подробнее к историям. Книга, собственно, с двойным дном - даже с несколькими такими штуками. Я насчитал их примерно четыре и совершенно уверен в том, что не составители их устроили, а они возникли потому, что не могли не возникнуть.
Первый нюансик: эти ученые относились к той научной генерации, которая привила человечеству ранее неведомое внимание к науке.
Никогда прежде такого не было и не будет уже никогда. Сначала тайные сороковые, а потом уже явные пятидесятые-шестидесятые - упоение полетами в космос, телевидением и прочей машинерией, предполагавшей, что на основе окончательного познания мироустройства наука вот-вот придумает не то, что бессмертие, а и чисто конкретное человеческое счастье в натуре, типа поролона. Наука придумала еще кучу подобных же штучек, за что ей спасибо, но принципиально жизнь это не изменило. Но отрицательный результат - тоже результат, и этот - вполне оптимистичен.
Второй нюанс: учтем и то, как и для чего производилась наука, к которой имели отношение герои книги. Какие академгородки, города, комбинаты и почтовые ящики она породила. В самом деле, странно: романтика шестидесятых - естественнонаучный поиск, покорение космоса, беспредельный рост научно-технической прослойки, открытие новых академических институтов, академгородков, возникновение принципиально нового типа человека - научно-технического, со всеми его историями о научном подвиге, свободомыслием, хождением в походы и туристско-авторской песней... - насколько же все это лишь следствие атомной программы. Которой - в той или иной степени - занимались все три героя книги.
Еще одно донышко: речь героев и большинства их вспоминающих крайне скудоумна. Чуть ли не стыдно читать воспоминания Сахарова (1971 года) о Тамме - никакая, вымученная, не более чем составленная из штампов докладная записка. Один только Капица, пожалуй, еще умеет говорить и разговаривать. Хотя и испытывает склонность к отрепетированным сюжетам и заготовленным афоризмам. Но ему хотя бы есть что сказать - кроме как по специальности - тут можно простить даже и этакое вневременное фатовство, чуточку в духе Мефистофеля по-шаляпински. И в этом есть определенный шарм - как-никак ученые по-своему были вполне фаворитами при власти, как во времена Екатерины II. Разумеется, вполне заслуженно, если учесть, что они для власти сделали. Конечно, относится это к "знаменитым ученым", что собственно и определяло их светские функции. "Сослали, отстранили, попал в опалу, интриги" - типичный словарь фаворитизма.
Четвертое дно: линия "интеллигенция и власть" в книге проводится бесхитростно и тривиально - конечно, ее герои умней и начальства, и окружения. Власть тут оказывается как бы сама по себе, интеллигенция - тоже, однако (что неожиданно прямо следует из подобного соотношения) - при власти. Например, письмо Капицы Молотову: "Я не хочу защищать моральных качеств Лузина; возможно, он трус, льстец, даже грубый льстец, неискренен и пр. Но нет сомнения, что он наш крупнейший математик, его вклад признается всеми математиками как у нас, так и за границей. К тому же он сделал больше, чем кто-либо другой из наших математиков, чтобы собрать и воспитать ту плеяду молодых советских математиков, которую мы сейчас имеем в Союзе". Трудно понять, что именно имел Капица против Лузина (нет в книге этой истории), но очевидно, что он полагает его оценку, доступной только внутреннему кругу ученых, а никак не власти, которая должна лопать, что ей полезно, а в детали не лезть.
Кажется, это и было решением вопроса о взаимоотношении Соввласти и интеллигентов - с тех пор так и повелось до самого конца СССР. Все бы ладно и даже как бы идиллично. Если упустить из виду то, что подобное демонстративное разведение сфер влияния на деле сильнее всего привязывает интеллектуалов к власти. К тому же она их и кормит.
Собственно, не все так беспросветно - что касается книги. Там есть много малоизвестной фактуры - касающейся не только научного быта. Истории про Тамма, ведшего разработку водородной бомбы и основавшего Арзамас-16, жизнь в оном. Увы, видимо, по привычке рассказчиков к соблюдению режимных требований, истории несколько расплывчаты.
Или - появление на свет Института химической физики в Черноголовке трудами Семенова, создание Физтеха как места, где готовятся люди для соответствующих проектов, склоки физиков вокруг приема в академики, от чего обычно страдали люди из МГУ. Любопытна и переписка Капицы и Семенова, напоминающая странную игру, в которой шахматами играет Капица, а против него шашками - Семенов. В общем, если продраться сквозь войлок штампов и общих мест, то обнаружатся вполне любопытные вещи. Ну, собственно, именно что на тему: как выглядит восемнадцатый век, разыгранный во второй половине,двадцатого.
|
|